Братья Стругацкие, прогрессоры и исторический процесс
Некогда думали они стать героями,
эти теперешние сластолюбцы.
Ныне – герой внушает им скорбь и ужас.Ф. Ницше. Так говорил Заратустра
Столетие со дня рождения Аркадия Натановича Стругацкого почти совпало с началом съемок очередной, третьей по счёту, экранизации одной из самых знаменитых повестей Аркадия и Бориса Стругацких (АБС) – «Трудно быть богом» (1963), в общепринятой кодификации произведений АБС – ТББ.[1]
Не будет, наверное, сильным преувеличением сказать, что едва ли не вся советская интеллигенция и особенно юношество, начиная с середины 60-х годов прошлого века, зачитывалась этой повестью, как и другими произведениями Стругацких. В конце 90-х Борис Стругацкий написал о ТББ (курсив в цитатах везде мой – В.Н.):
«Роман, надо это признать, удался. Одни читатели находили в нем мушкетерские приключения, другие – крутую фантастику. Тинэйджерам нравился острый сюжет, интеллигенции – диссидентские[2] идеи и антитоталитарные выпады».[3]
По сюжету ТББ на неназванную планету засланы и в течение не одного десятка лет в качестве тайных наблюдателей работают сотрудники земного Института экспериментальной истории (ИЭИ), в том числе Антон (без фамилии).
Однако, положа руку на сердце, какой из Антона, дона нашего Руматы, ученый-историк? Что он исследует? Какой эксперимент ставит на этой планете Институт экспериментальной истории? Проверяет сконструированную на материале земной истории «базовую теорию феодализма» (очевидно, марксистского толка)? Пытается ускорить исторический прогресс? Зачем?[4]…
Как тайный агент Антон тоже никуда не годится, поскольку с трудом вписывается в местную жизнь даже спустя нескольких лет пребывания, его буквально тошнит от неё на каждом шагу. И не будь ему нужно отыгрывать «благородного дона», его неадекватность раньше или позже заметили бы все. Не говоря уже о сверхчистом золоте, легенде Руматы и вертолёте.
Антон, по сути, ведёт себя как попаданец в Средние века, который пытается в меру своего понимания цивилизовать окружающий его мир. В интервью 2000-го года БНС дал ему исчерпывающую характеристику: «по натуре своей – типичный активный диссидент-шестидесятник, дорвавшийся до настоящего дела».
Но это, конечно, только верхний слой многослойного, как обычно у АБС, произведения.
Борис так писал Аркадию Стругацкому о замысле ТББ:
«…Сама идея спасения интеллигенции — цвета народа, разума его, его будущего — настолько ослепительна, что не требует дополнений. Надо только её развить. Убирать неугодных! Да их всегда убирали. Много чего убирали, но как-то никто не пытался что-нибудь сохранять! Вот коммунары и сохраняют. Всякое резкое изменение эволюции означает в условиях другой планеты кровь, смерть, горе. Поэтому эволюцию надо не ломать, а ускорять. Вот они и ускоряют».
Примечательны здесь методы «ускорения». Формально сотрудники ИЭИ, убежденные «деятельные гуманисты», как само собой разумеющееся называющие себя «богами», связаны ограничением, которое они называют не иначе как «Проблема Бескровного Воздействия». Поэтому действуют они преимущественно словом и золотом. Причем золотом, с одной стороны, спасают от смерти преследуемых интеллектуалов-книгочеев, а с другой – финансируют кровавые народные мятежи Араты Горбатого.
Тем не менее, роман называется не «Спасти книгочея Будаха» (хотя это практически основная сюжетная линия), но «Трудно быть богом».
С «трудно» разберемся позже, а сейчас зададимся вопросом, что значит здесь «быть богом»?
«Бог» в этой повести (и, кстати, в других) – это не статус и не генетика, как у многих других авторов фантастики, а позиция тотального превосходства, сочетающая в себе подавляющее техническое, культурное, интеллектуальное и моральное превосходство над аборигенами.
При этом техническое и культурное превосходство есть результат длительной истории всего человечества, объективное и в существенной мере овеществлённое, а значит «отчужденное» от индивида. В то же время превосходство интеллектуальное и, в особенности, моральное – это превосходство неотчуждаемое, личностное, переживаемое как своё. Так его, собственно, Антон, да, видимо, и не он один из 250 земных агентов на планете, и воспринимает. Причем моральное превосходство настолько значимо для него, что он попирает правила конспирации, например, не убив на дуэлях или в иных соответствующих ситуациях за шесть лет пребывания ни одного человека – факт, который всем кому не лень из окружения нашего героя просто бросается в глаза. На всём протяжении повествования коммунара Антона навязчиво преследует страх утратить своё моральное превосходство, «испачкаться».
Проблема и трагедия главного героя связана с тем, что, занимая позицию бога и будучи глубоко пропитан «деятельным гуманизмом», он связан ограничением на применение своего могущества, которое (ограничение) чем дальше, тем более жёстко входит в противоречие с этой позицией. В самом деле, что это за бог, который ничего по-настоящему божественно-гуманного сделать не может? Какой-то ущербный бог, а то и вообще – всего лишь «благородный подонок».
В предшествующей ТББ повести «Попытка к бегству» (1962), которую братья считали переломной в своем творчестве, произведением, с которого начались «настоящие Стругацкие», тема Прогрессорства уже начинала вырисовываться. Борис Стругацкий вспоминал о творческом кризисе, охватившем братьев при разработке первоначального замысла «Попытки…»:
«Ощущение безысходности и отчаяния, обрушившееся на меня тогда, я запомнил очень хорошо – и сухость во рту, и судорогу мыслей, и болезненный звон в пустой башке… Но совершенно не помню, кого из нас осенила эта гениальная идея: сделать дядьку-психолога пришельцем из прошлого. «…А как он туда попал, в XXII век?» – «А никак. Тошно ему здесь у нас стало, он и сбежал…» – «Правильно! Прямо с допроса сбежал!» – «Или из концлагеря!..». Непроницаемая стена рухнула, и как сразу сделалось ясно и светло вокруг, несмотря на глубокую уже ночь на дворе!».
В повести раскрываются две, даже три, как сегодня принято говорить, «арки». Первая – это арка с молодыми коммунарами с Земли, которые случайно попали на планету, где царит строй, похожий на раннее Средневековье, но с лагерями смерти (в замысле это были сталинские лагеря, по климату где-то за Полярным кругом, но цензура заставила заменить на немецкие, с «эсэсовцами»), в которых наряду с прочими преступниками содержатся и люди с «золотыми ногтями, желающими странного» (интеллигенция, очевидно). Вторая – это Странники, смысл действий которых земляне не понимают (и никогда не поймут), связанные в сюжете с неиссякаемым потоком машин, выходящим из одной дымной дыры и через несколько десятков километров исчезающим в другой. Третья – история Саула Репнина (аллюзия на апостола Павла?). Попытка к бегству – это, собственно, про Саула, который попытался сбежать из концлагеря ХХ века в светлое коммунистическое будущее, но по воле случая (или судьбы?) оказался на средневековой планете. Это он, советский интеллигент, практически современник авторов, говорит в конце «Попытки…»:
«Настоящий человек уехать не захочет. А ненастоящий… — он снова поднял глаза и посмотрел прямо в глаза Антону. — А ненастоящему на Земле делать нечего. Кому он нужен, дезертир[5] в коммунизм?»
И возвращается, чтобы расстрелять по фашистам ещё одну обойму и умереть за грядущий коммунизм.
В «Попытке…» ситуация интеллигенции, с одной стороны, была отражена довольно чётко, а с другой – ещё не воспринималась настолько безнадёжной, как в более поздние хрущёвские времена. Происходя по линии отца из семьи профессиональных революционеров, АБС вначале восхищались Сталиным, а затем во второй половине 50-х годов радикально изменили своё мнение.
«Сталина я считаю величайшим губителем и тираном ХХ века. Гораздо более опасным и отвратительным, чем даже Гитлер. Ведь Сталин, кроме всего прочего, загубил одну из самых светлых идей человечества: идею справедливого сообщества интеллигентных, бескорыстных, творческих людей»[6]. [Интервью, июнь 2000]
Развенчание «культа личности», с одной стороны, открыло им глаза, а с другой – подарило надежды, что теперь-то всё будет иначе. Однако как раз в период работы над замыслом пока ещё мушкетёрского романа произошло событие, вошедшее в советскую историю под названием «Бульдозерная выставка» (1963), ознаменовавшая конец Оттепели и начало периода новой реакции. Борис Стругацкий вспоминал:
«Словно застарелый нарыв лопнул. Гной и дурная кровь заливали газетные страницы. Все те, кто последние «оттепельные» годы попритих (как нам казалось), прижал уши и только озирался затравленно, как бы в ожидании немыслимого, невозможного, невероятного возмездия за прошлое… все они разом взвились из своих укрытий, все оказались тут как тут, энергичные, ловкие, умелые гиены пера, аллигаторы пишущей машинки. […] Никто не понимал толком, чем вызван был стремительный возврат на гноище. […] Но одно стало нам ясно, как говорится, до боли. Не надо иллюзий. Не надо надежд на светлое будущее. Нами управляют жлобы и враги культуры. Они никогда не будут с нами. Они всегда будут против нас». [Комментарии]
Не исключено, что для гуманитарной интеллигенции, в отличие, например, от технической, ситуация представлялась особенно мрачной в силу проблем с самореализацией, поскольку в СССР любая гуманитарная наука, а также искусство находились под жестким идеологическим контролем и догматическим прессом «единственно верного учения».
«Мушкетерский роман должен был, обязан был стать романом о судьбе интеллигенции, погруженной в сумерки средневековья». [Комментарии]
А когда роман вышел, то многие, не один только историк Лев Клейн https://www.hse.ru/news/3057847.html «с болью и счастьем узнавания воспринимал его как описание нашей жизни».
В ТББ братьям не откажешь в известного рода смелости: государственный строй, который достаточно явно указывает на сталинский СССР, в повести прямым текстом называется «фашизмом». Можно сказать, что АБС были одними из первых, кто, пусть и эзоповым языком, но публично уравняли сталинизм и фашизм, на основании того, что тот и другой суть тоталитаризм[7]. Примечательно, что в «Обитаемом острове» (1969), моделью которого послужило современное авторам общество, когда Максим Каммерер в качестве ругательства использует «фашизм» и «Гитлер», АБС почувствовали, что «допустили явный перехлёст… и задумались», но потом «решили невежество Мака в истории оставить» [Интервью, август 2011]. В конце концов, БНС признался, что они называли «фашизмом» любое социальное явление, которое им активно не нравилось (как это похоже на современную нам либеральную интеллигенцию!).
ТББ содержит множество аллюзий «для своих» на ситуацию советской интеллигенции: «книгочеи», («настоящие интеллигенты», по характеристике Антона, при этом не лишенные снобизма и так же, как многие советские интеллигенты, сильно пьющие), осведомители (стукачи, доносчики, но, кстати, они тоже грамотеи), серое мещанство, подлые патриоты, «жующая и размножающаяся протоплазма». Как известно, «народом Книги» с давних времен называли иудеев, а в советские времена иных кандидатов на аналогию с «книгочеями», кроме как интеллигенция (прежде всего гуманитарная), и не подберешь.
В какой-то момент коммунар Антон патетически отождествляет себя с гонимыми книгочеями:
«Братья мои, подумал Румата. Я ваш, мы плоть от плоти вашей![8] С огромной силой он вдруг почувствовал, что никакой он не бог, ограждающий в ладонях светлячков разума, а брат, помогающий брату, сын, спасающий отца».
Получается, что этого момент Антон видел свою миссию в том, чтобы быть «богом, ограждающим в ладонях светлячков разума», поскольку «человек есть объективный носитель разума, всё, что мешает человеку развивать разум, – зло, и зло это надлежит устранять», но вот теперь появляются другие основания для действия, помимо или даже вместо абсолютной ценности разума.
Существенно позже, в повести «Жук в муравейнике» (1979) авторы вкладывают в размышления Максима Каммерер, завотделом КОМКОНа-2[9], такие мысли о прогрессорах:
«Я прекрасно помню это видение мира, когда любой носитель разума априорно воспринимается как существо, этически равное тебе… И тут мало теоретической подготовки, недостаточно модельного кондиционирования – надо самому пройти через сумерки морали, увидеть кое-что собственными глазами, как следует опалить собственную шкуру и накопить не один десяток тошных воспоминаний, чтобы понять наконец, и даже не просто понять, а вплавить в мировоззрение эту, некогда тривиальнейшую мысль: да, существуют на свете носители разума, которые гораздо, значительно хуже тебя, каким бы ты ни был… И вот только тогда ты обретаешь способность делить на чужих и своих, принимать мгновенные решения в острых ситуациях и научаешься смелости сначала действовать, а потом разбираться. По-моему, в этом сама суть прогрессора: умение решительно разделить на своих и чужих».
Выглядит и воспринимается как своего рода манифест. Но если наличия разума недостаточно для разделения на «своих» и «чужих», так, может быть, критерием может служить мораль – добро, которым призывает руководствоваться во всех сложных ситуациях любимый герой АБС Леонид Горбовский?
Однако и критерий добра не выдерживает проверки мысленными экспериментами, которые ставят Стругацкие в своих произведениях. В особенности ситуация обостряется, когда им приходит в голову мысль, что земляне могут быть не только субъектами, но и объектами Прогрессорства со стороны таинственных Странников. Впервые идея, что Странники «прогрессируют» земное человечество, появилась в «Жуке…». В соответствии с «закономерностями развития Разума» весьма вероятно, что Странники не желают землянам зла, но ведь они же могут ошибаться? В заключительной повести из цикла о Мире Полудня «Волны гасят ветер» (1985) критерий абсолютного добра окончательно подвергается сомнению:
«Никто не считает, будто Странники стремятся причинить землянам зло. Это действительно чрезвычайно маловероятно. Другого мы боимся, другого! Мы боимся, что они начнут творить здесь добро, как ОНИ его понимают!».
Таким образом, разделение на «мы» и «они», «свои» и «чужие», оказывается у Стругацких более фундаментальным, чем критерий разумности или морали.
В заключительной части ТББ содержатся три ключевых диалога, важных как для сюжета, так и в целом для творчества АБС.
В первом диалоге, с профессиональным книгочеем-интеллигентом Будахом, идет обсуждение действий бога, если бы он решил таки вмешаться в происходящее. Румата последовательно отвергает предлагаемые Будахом кардинальные, силовые способы божественного вмешательства из-за неприемлемого, по его мнению, уровня риска негативных социальных и культурных последствий.
«– Я мог бы сделать и это, – сказал он. – Но стоит ли лишать человечество его истории? Стоит ли подменять одно человечество другим? Не будет ли это то же самое, что стереть это человечество с лица земли и создать на его месте новое?
Будах, сморщив лоб, молчал обдумывая. Румата ждал. За окном снова тоскливо заскрипели подводы. Будах тихо проговорил:
– Тогда, господи, сотри нас с лица земли и создай заново более совершенными… или еще лучше, оставь нас и дай нам идти своей дорогой.
– Сердце мое полно жалости, – медленно сказал Румата. – Я не могу этого сделать».
Однако мы и авторы ведь знаем, что «жалость унижает человека»? То есть, Антон по-прежнему держится здесь позиции морального превосходства, хотя, быть может, и не отдаёт себе в этом отчёта, настолько она ему привычна.
Второй диалог – с профессиональным бунтовщиком Аратой Горбатым, который знает про «божественную сущность» Руматы и просит дать ему «молнии» или вмешаться в борьбу самому. После очередного отказа Руматы Арата обвиняет его в том, что он дарит несбыточные надежды, чем ослабляет революционный порыв Араты и, следовательно, ведомых им народных масс. В заключение он говорит:
«Уходите отсюда, дон Румата, вернитесь к себе на небо и никогда больше не приходите. Либо дайте нам ваши молнии, или хотя бы вашу железную птицу, или хотя бы просто обнажите ваши мечи и встаньте во главе нас. <…> В нашем деле не может быть друзей наполовину. Друг наполовину – это всегда наполовину враг».
В этом диалоге позиция Антона даёт трещину:
«И впервые Румата подумал: ничего нельзя приобрести, не утратив, – мы бесконечно сильнее Араты в нашем царстве добра и бесконечно слабее Араты в его царстве зла».
Наконец, третий диалог – это диалог трех земных агентов, в котором Антон убеждает таки резидента ИЭИ, что в Арканар «пришёл фашизм». И мудрый, двадцать лет работающий на планете дон Кондор (он же Александр Васильевич, историк!), долгое время воспринимавший слова Антона о «фашизме» как ересь и бред[10], впадает в ярость и требует убивать, а на осторожное недоумение дона Гуга (он же Пашка), твердо заявляет:
«При чрезвычайных обстоятельствах действенны только чрезвычайные меры».
Прежде чем лишить Антона морального превосходства, авторы решили девальвировать его интеллектуальное превосходство, и без того малость подмочённое прозорливым доном Рэбой. Фанаты АБС пытались объяснить нелогичное нападение на дом Руматы и убийство Киры происками провокатора Араты, однако, БНС категорически отверг эту версию:
«…смерть Киры должна быть нелепо случайной, непредсказуемо бездарной, из той категории «решающих случайностей», которые вдруг ставят кровавую точку в мучительной и неверной судьбе прогрессора, – а ведь он так стремился учесть всё!». [Интервью октябрь 2011]
В конце концов, гуманист-коммунар Антон практически ничего, кроме спасения нескольких книгочеев и бессмысленного убийства «половины города», на безымянной планете не совершил. Такой вот «гимн интеллигенции», понимаешь [Интервью, июнь 2000].
Можно сказать, что Стругацким уже в середине 60-х годов удалось сформулировать (вне зависимости от того, насколько они отдавали себе в этом отчёт) почти что гамлетовскую дилемму для значимой части советской интеллигенции: должно ли, считая себя интеллектуально и морально неизмеримо выше беспросветной мерзости совковой жизни[11], пытаться её изменить – или лучше оставить всё, как есть, уйти во внутреннюю или внешнюю эмиграцию?
В связи с данной дилеммой в творчестве Стругацких вообще, и в теме Прогрессорства в частности, следует отметить три проблемы.
Проблема образа будущего. Примечательно, что главное, в чём Антон обвиняет дона Рэбу – это не убийство людей (ведь бунтовщик Арата, которого он снабжает золотом, тоже льёт кровь рекой), нет, Антон обвиняет Рэбу в том, что «он убивает будущее». Братья приложили немало усилий, особенно на раннем этапе своего творчества, чтобы изобразить светлое коммунистическое будущее, «Мир Полудня». Однако, несмотря на все усилия, картина получалась настолько неправдоподобной, что в конце концов, в известном наброске к ненаписанному последнему общему роману «Белый Ферзь» они и сами это признали:
«Мир не может быть построен так, как вы мне сейчас рассказали, – говорит абориген. – Такой мир может быть только придуман. Боюсь, друг мой, вы живете в мире, который кто-то придумал – до вас и без вас, – а вы не догадываетесь об этом…
По замыслу авторов эта фраза должна была поставить последнюю точку в жизнеописании Максима Каммерера. Она должна была заключить весь цикл о Мире Полудня. Некий итог целого мировоззрения. Эпитафия ему. Или – приговор?..». [Комментарии]
Проблема Мира Полудня в том, что он, как многократно объяснял БНС, может возникнуть и существовать лишь постольку, поскольку создана и практически применяется сотнями миллионов Учителей Высокая Теория Воспитания. С другой стороны, формирование и начало применения этой Теории в любом из миров, которые пытались представить себе АБС, и даже в постсоветской либеральной России, практически невозможно. По словам БНС, уже к моменту написания «Гадких лебедей» (1967) авторам стало ясно, что с мечтами о Мире Полудня «всё кончено», и даже писать о нём им надоело. Тем не менее, действие их повестей ещё долго происходило в Полуденном мире, со «сквозными» его героями.
В общем, создать внятный, достаточно целостный образ Будущего братьям так и не удалось. БНС признавался:
«О Будущем, если честно, если – положа руку на сердце, – о Будущем мы знаем сколько-нибудь достоверно лишь одно: оно совершенно не совпадает с любыми нашими представлениями о нём. Мы не знаем даже, будет ли мир Будущего хорош или плох, – мы в принципе не способны ответить на этот вопрос, потому что, скорее всего, он будет нам безмерно чужд…». [Комментарии]
И, можно сказать, в отчаянии, во время очередного творческого кризиса братья выдумали в качестве образа Будущего сказочный Лес (в стилизацию под Кафку написанная «Улитка на склоне», 1965), в котором есть болота с борщом, швейцарский сыр вместо почвы, деревня, утонувшая a la Град Китеж, но и феминистский «фашизм» в придачу.
Парадоксально, но, кроме Мира Полудня, который АБС придумывали для себя и под себя, лучшим из всех возможных миров, по крайней мере, наиболее вероятным, БНС в конце 90-х назвал мир из повести «Хищные вещи века» – «мир победившего мещанства», «страна дураков», антиутопия 1964 года с изрядной долей такой безнадёжности, что даже поддерживающий братьев в их творчестве Иван Ефремов пришёл в ужас. Своим читателям, неоднократно выражавшим недоумение по поводу такой позиции, БНС отвечал:
«Утешайтесь мыслью, что Общество Потребления – это (видимо) самое благополучное, самое терпимое, самое свободное из тех, которые может сегодня предложить нам, землянам, Госпожа История. Как-никак у нас (у самых деятельных, «желающих странного» из нас) сохраняется в этом мире возможность применить себя и даже попытаться что-то изменить. Здесь вообще сохраняется возможность свободного творчества. Прогресс худо-бедно, но куда-то движется, ребята, понемногу. Ну и слава богу!». Я подобным джентльменским набором констатаций утешаюсь вполне и радуюсь, что к концу жизни оказался именно в этой гавани, – не похожей, увы, на Страну Моей Мечты, но зато не похожей и на Империю Большого Обмана, в которой прожил всю жизнь». [Интервью август 2011]
На вопрос о том, думали ли АБС о том, какое общество или общественное устройство должно следовать за Миром Полудня, Борис Стругацкий отвечает:
«Размышляли неоднократно. Ни до чего более или менее толкового так и не додумались. Единственный след наших размышлений – Теория Вертикального Прогресса, упоминаемая в некоторых повестях. Однако, что это такое – мы и сами не понимали». [Интервью март 1999]
Проблема прогресса. Братья Стругацкие, безусловно, долго истово верили в истмат, в незыблемый закон прогрессивного исторического процесса, который из дикости неизбежно ведёт к коммунизму. Выступать против этой закономерности они считали столь же бессмысленным поступком, как расстрел потока машин Саулом Репниным в «Попытке…». Поэтому прогрессоры у них пытались только ускорить исторический процесс, причем каждый раз это заканчивалось какой-то кровавой бессмыслицей[12].
В «Улитке…» тема прогресса ставится с точки зрения выбора варианта поведения человеком, который не согласен с «объективными законами» исторического процесса:
«Обреченные, несчастные обреченные… самое страшное – что историческая правда здесь, в лесу, не на их стороне, они – реликты, осужденные на гибель объективными законами, и помогать им – значит идти против прогресса, задерживать прогресс на каком-то крошечном участке его фронта. Но только меня это не интересует, подумал Кандид. Какое мне дело до их прогресса, это не мой прогресс, я и прогрессом-то его называю только потому, что нет другого подходящего слова… Здесь не голова выбирает. Здесь выбирает сердце».
В «Граде обреченном» (1975) Стругацкие уже откровенно глумятся над представлением об историческом процессе, ведущем к коммунизму. Никакой веры в социальный прогресс у них не остаётся. То есть, АБС признавали прогресс только как прогресс научно-технический, как «неуклонное возрастание производительных сил», но никак не в смысле совершенствования общественной морали и нравственности.
В повести «Волны гасят ветер» (1985) вопрос о прогрессе, в конце концов, решается в пользу «эволюции второго порядка», «вертикального прогресса».
Собственно, уже в «Гадких лебедях» пришельцы из будущего, «мокрецы», генетически отличаются от обычных людей. В «Волнах…» – это опять-таки исходно люди с мутацией, из которых в Институте чудаков выращивают своего рода гомункулусов, называемых то «метагомами», то «люденами», то «нелюдями», но, по сути, они являются богами.
В «меморандуме Бромберга» («Волны…») высказывается мысль, что успех Прогрессорства, он же результат прогресса или искусственно ускоренной (скорректированной) эволюции, – это выделение и отделение от массы населения группы особых людей (в более ранних произведениях исходно это были дети). Однако в какой мере этой группе (бого)избранных, или, тем более, уже ставших практически богами, будет интересно и (или) нужно остальное, отсталое человечество?
Из объяснений нового бога, именующего себя «люденом», высшему руководству Мира Полудня следует, что 90% этих новых существ не интересуются людьми, а остальные 10% какое-то время мучаются комплексом вины из-за отчуждения и разрыва с родными, близкими, друзьями. Позже по тексту АБС, как будто спохватившись, пытаются налепить на этот сверхчеловеческий эгоизм фиговый листок какой-то «заботы» о человечестве, миссию стражи «над пропастью во ржи», о которой говорит рекрутирующий Тойво Глумова в ряды богов их эмиссар Логовенко.
Но почему или для чего они это делают?..
Не знаю, отдавали АБС себе отчёт в том, сколько иронии в этом «над пропастью во ржи» или нет, но показателен сам факт. Высокий смысл ситуации «над пропастью во ржи» придумал подросток из романа Сэлинджера, но при этом он исказил смысл стихотворения Роберта Бёрнса, в котором «кто-то» звал девчонку Дженни явно с сексуальными намерениями, и та пробиралась на встречу через густую мокрую рожь, вымокнув до нитки. Логовенко, существуй он на самом деле, должен был бы это знать.
То есть, «Большое Откровение» от АБС состоит в том, что генетически модифицированные лидеры прогресса-эволюции человечества, боги, эмигрируют куда-то в космос (ну, а где ещё им находиться? на Земле боги не живут). И если они и проявляют к человечеству какой-то интерес, то лишь как к инкубатору себе подобных (интересно, сами по себе они размножатся не могут или не хотят?..). Апокалипсис, как он есть.[13]
Проблема поведения человека. АБС неоднократно подчеркивали, что конструирование Будущего или описание какого-либо общества всегда были для них вторничным, а главное – это поведение человека.
В связи с этим такой вопрос: какие герои из сочинений «настоящих Стругацких» могли бы стать примером для советской интеллигенции? Или, лучше, сузим вопрос: кто из этих персонажей предъявляет концепцию поведения интеллигента?
На мой взгляд, наиболее подходящее произведение для ответа на этот вопрос – роман-притча «Град обречённый». Главный герой, как признавался БНС, писался с него, и эволюция мировоззрения Андрея Воронина[14] – это во многом эволюция, которую претерпел сам Борис Стругацкий. Поэтому здесь особенно примечателен антипод Воронина – Изя Кацман, который, собственно, и предлагает вариант для самоопределения гуманитарной интеллигенции – обслуживание и, по мере сил, участие в строительстве здания культуры, «храма». Изя объясняет Андрею, потерявшему напрочь идеологическую опору под ногами и повисшему в идейной пустоте:
«Ясно, что храм — это единственная видимая цель, а зачем — это некорректный вопрос. У человека должна быть цель, он без цели не умеет, на то ему и разум дан», и далее – важно, что «храм строится, что ничего серьёзного, кроме этого, в истории не происходит».
А когда Андрей высказывает осторожные сомнения насчёт своей роли, поскольку не в состоянии, как Изя, читать 24 часа в сутки и запоминать прочитанное, тот рисует ему такую картину:
«Ну правильно, ну верно, сказал Изя. Я же не спорю. Храм – это же не всякому дано… Я же не спорю, что это достояние меньшинства, дело натуры человеческой… У храма есть, Изя принялся загибать пальцы, строители. Это те, кто его возводит. Затем, скажем, м-м-м… тьфу, чёрт, слово не подберу, лезет всё религиозная терминология… Ну ладно, пускай – жрецы. Это те, кто носит его в себе. Те, через души которых он растет и в душах которых существует… И есть потребители – те, кто, так сказать, вкушает от него… Так вот Пушкин – это строитель. Я – это жрец. А ты – потребитель… И не кривись, дурак! Это же очень здорово! Ведь храм без потребителя[15] был бы вообще лишен человеческого смысла».
С фигурой прогрессора как образца для самоопределения интеллигенции у АБС ситуация случилась крайне занятная. Судя по Комментариям и off-line интервью БНС, отношение к прогрессорам у Стругацких было и, пожалуй, до конца жизни последнего из братьев осталось, мягко говоря, неоднозначным и радикально расходящимся с отношением подавляющего числа читателей. С одной стороны, авторы талантливо показывают прогрессоров как сильных, честных, волевых героев, бескомпромиссных борцов с диктатурой, злом, мракобесием и всяческим «фашизмом», готовых ради своих идеалов на всё. Они «свирепые зверюги, жёсткие и шершавые как перчатки из акульей кожи» [Интервью август 2000], но в тоже время:
«Главным для прогрессора является талант к сопереживанию и устойчивое стремление удовлетворить жажду свою к справедливости. Всё прочее – вторично и определяет лишь место работы и роль, которую приходится играть. Один, грубо говоря, идет в тыл врага разведчиком, а другой – в медсанбат, санитаром». [Интервью март 2003]
В то же время ни одно из начинаний прогрессоров у АБС, как говорится, добром не закончилось. БНС ссылался на придуманную братьями «вторую аксиому преобразования истории»: «всякая виртуальная трансформация исторического процесса способна лишь увеличить меру жестокости и степень кровавости естественно развивающегося исторического процесса». [Интервью ноябрь 2011]
Думается, однако, что тут не в аксиоме дело. Скорее, аксиома придумана, чтобы оправдать отношение к прогрессорам с позиции морального превосходства авторов, которые:
«никогда не одобряли прогрессоров. Деятельность их всегда вызывала у нас большие сомнения. Мы никогда не были сторонниками принципа “цель оправдывает средства”. Более того, мы всегда были уверены, что неправильно выбранные средства способны изуродовать и обратить в противоположность любую сколь угодно благородную цель. Цели наших прогрессоров были всегда благородны. Средства же – почти никогда. Мы ПОНИМАЛИ прогрессоров, это верно. Мы понимали, что они не могут равнодушно стоять в стороне, наблюдая, как разумные существа мучают и убивают друг друга. Нам понятно было их стремление изменить порядок вещей и ускорить прогресс. Но мы никогда НЕ ОДОБРЯЛИ их конкретной деятельности». [Интервью июнь 2000]
А для людей Мира Полудня прогрессоры, как утверждает БНС, суть «парии», более того:
«Они относились к ним [прогрессорам] примерно так же, как мы сегодня относимся к спецназовцам. Или, может быть, еще точнее – к палачам-профессионалам: полезные люди, но лучше держаться от них подальше». [Интервью апрель 2000]
Тут так и хочется воскликнуть: «Побойтесь Б-га, Борис Натанович! Эдак у Вас и Штирлиц профессиональным палачом окажется».
Да, этика цели и средств – это прекрасно, это позволяет уверенно держаться позиции морального превосходства, особенно, находясь вне ситуации. Но как быть с ответами на главные вопросы русской литературы?
Ответ на первый вопрос «Кто виноват?» у авторов, как и всей российской либеральной интеллигенции, давно и вполне однозначный: виноваты власти, чиновники, мещанское быдло («Человек Невоспитанный»), в крайнем случае – «внутренняя обезьяна». Поэтому либеральному интеллигенту сотрудничать с представителями власти, чиновниками, «западло»[16].
А что насчёт ответа на второй главный вопрос: «Что делать?».
В «Гадких лебедях» воспитуемые мокрецами шестиклассники снисходительно объясняют потрепанному жизнью писателю-алкоголику, что они не станут разрушать старый мир, они будут строить новый, «строить, господин Банев, только строить!». Но каким образом? Отгородившись от мира колючей проволокой и армейскими пулемётами, то есть объединившись с презренными властями и даже работая на них? Или, дабы сохранить детскую невинность, эмигрировать в Будущее, полностью разорвав связи с «проклятым прошлым»?
«Они [дети] ушли потому, что вы стали окончательно неприятны. Не хотят они жить больше так, как живёте вы и жили ваши предки. Вы очень любите подражать предкам и полагаете это человеческим достоинством, а они — нет. Не хотят они вырасти пьяницами и развратниками, мелкими людишками, рабами, конформистами, не хотят ваших семей и вашего государства».
КОМКОН-2, в котором работают бывшие прогрессоры, судя по всему, повторяет судьбу секретной службы Совета Безопасности ООН, высмеянной в повести «Хищные вещи века», написанной всего через год после ТББ.
Напомню кратко сюжет этого самого провиденциального произведения АБС. В некоем как бы западном приморском курортном городе появился и быстро распространяется новый наркотик, «слег», который может представлять опасность для всего человечества. Бывший космонавт, ныне агент Совета Безопасности ООН, коммунар (и немножко Гумберт Гумберт) Иван Жилин прибывает в этот красиво «загнивающий» в изобилии город (который он когда-то освобождал от очередных фашистов) с заданием разобраться в происходящем. После ряда передряг ему удаётся выяснить, что «слег» – это комбинация действия дешёвой детали из всем доступного электронного гаджета и банальных таблеток от комаров, при совместном применении погружающих человека в «иллюзорное бытие, яркостью и неожиданностью своей значительно превышающее бытие реальное», в котором осуществляются его вытесненные в подсознание желания.
Причем действие слега на индивида тем сильнее, чем дальше он от Человека Воспитанного (видимо, у того с подсознанием полный порядок). Выход, который видит Жилин, один:
«Задача научной педагогики как раз и состоит в том, чтобы привести в движение эти потенции [нереализованные потенции человеческого мозга], научить человека фантазии, привести множественность и разнообразие потенциальных связей человеческой психики в качественное и количественное соответствие с множественностью и разнообразием связей реального мира. Эта задача, как известно, и должна стать основной задачей человечества на ближайшую эпоху».
Серьёзно? Это вообще как? Всем известно, что даже «электрон столь же неисчерпаем, как и атом», а тут про человеческую психику и реальный мир в целом, да ещё и привести их «в качественное и количественное соответствие»!
На совещании троих сотрудников тайной службы СБ Жилин предлагает коллегам своё, как он считает, «решение»:
«Конкретно я предлагаю столетний план восстановления и развития человеческого мировоззрения в этой стране».
То есть, он или не понимает, что такое «решение» и что такое «план» в управленческой действительности, или не считает нужным придерживаться этих понятий, поскольку позиция морального превосходства доминирует, – и с жалостью думает о всех своих коллегах:
«Да, моя версия им не подходила. Они, наверное, даже не считали её версией. Для них это была философия. Они были люди, так сказать, решительного действия, гиганты немедленных решительных мер. Они не давали спуску. Они рубили узлы и срывали дамокловы мечи. Они принимали решения быстро, а приняв, больше уже не сомневались. Они не умели иначе. Это было их мировоззрение… И это только я так считал, что их время прошло».
Да, возможно, что «они» чего-то недопонимали, возможно, что прогрессоры, которые не только разделяют светлые идеалы гуманизма, но и решительно действуют ради них, используют иногда какие-то средства, которые не соответствуют Высокой Теории Морали (которую, видимо, сочинить гораздо легче, чем Высокую Теорию Воспитания), но разве может такое быть, чтобы правильный, высокоморальный «деятельный гуманизм» оказался, по сути, гуманизмом бездеятельным?
Безусловно, братьям Стругацким удалось выразить одну из идей коллективного бессознательного советской интеллигенции, но смогли ли они до конца осознать эту ситуацию и сделать выводы?
Не потому ли АБС, в полной мере осознавая необходимость существования власти и даже тайной полиции при ней, не смогли принять до конца Прогрессорство, расходясь в оценке этой идеи в своём творчестве с массами читателей и почитателей?.. Многостраничные off-line и другие интервью БНС за без малого пятнадцать лет вполне ясно демонстрируют этот разительное расхождение. Борис Стругацкий рассказывает, что ТББ они писали как «социальный памфлет» на злобу дня начала 60-х, «Обитаемый остров» (1966) – в отместку редакциям, не бравшим их сатирические и диссидентские сочинения («Сказку о Тройке» и «Гадких лебедей»), а вот написанную в жанре «бредовой реальности» (характеристика БНС) «Улитку…» считали «самым совершенным и самым значительным своим произведением» [Комментарии], однако, львиная доля вопросов о творчестве АБС со стороны аудитории касались именно ТББ и произведений о прогрессорах, обсуждать же «Улитку…» нашлось мало желающих.
* * *
Интересно соотнести в данном контексте с Аркадием и Борисом Стругацкими их современника, основателя и руководителя Московского методологического кружка (ММК), а затем и Методологического движения Георгия Петровича Щедровицкого (1929–1994) («ГП», как его обозначали в расшифровках магнитофонных записей многочисленный семинарских и иных обсуждений). У них много общего в происхождении (кстати, брат у ГП тоже был), в противостоянии низовому уровню власти (все эти редакции, цензура, кафедры, парткомы…) и в нежелании эмигрировать из страны. Как и АБС, ГП сторонился профессиональных диссидентов, и, как и они, по дружбе подписал какое-то письмо в чью-то защиту, за что и получил аналогичные неприятности.
Как и АБС, ГП со своими сподвижниками и учениками (Н.Г. Алексеев, Ю.В. Громыко, О.С. Анисимов, С.В. Попов, А.П. Зинченко и другие) высоко ценил педагогику, уделяя немалое внимание не только теории (членами ММК, в частности, написан репрессированный сборник «Педагогика и логика»), но и практике (сам ГП в начале 50-х преподавал в средней школе, участники Методологического движения в постсоветской России организовали средние и даже высшие учебные заведения).
Во многом – но не во всём (и это важно!) – они совпадали в отношении к истории советской послевоенной интеллигенции. В интервью 1991 года ГП говорил:
«…[наша интеллигенция] на самом деле была вышиблена [из истории], поскольку ситуация хрущёвской оттепели с последующим восстановлением застойного периода на самом деле была убийственной. То, что ещё существовало к началу брежневского правления, погибло в результате двух процессов: с одной стороны, из-за того, что мы называем застоем, а с другой – потому, что само одряхлело и выветрилось. В этом смысле к началу перестройки мы пришли нищими духом».
Имевший доступ к архиву Щедровицкого Владимир Рокитянский приводит такую запись из его личных заметок 1982 года:
«Постепенно выделяя себя как слой или даже как сословие, фиксируя себя как «умных» в противоположность «дуракам», убирая ореол мученика с «народа» и характеризуя его как «тупую массу» и «мучителей», советская интеллигенция вместе с тем проникалась ограниченным и тупым снобизмом, забывая о своей социокультурной функции, своих обязанностях и своем стратовом долге… То решающее обстоятельство, что интеллигентом и «умным» можно быть лишь в том случае, если выполняешь свою социокультурную функцию внутри целого, не осознавалось и не фиксировалось».
В отношении советской интеллигенции ГП никаких иллюзий никогда не питал, например, на одной из привлекших широкое внимание лекций в 1989 году назвал её «запуганной, трусливой и подлой». И предельно жёстко противопоставлял себя тем интеллигентам, для которых культура – музей или храм, для меня, говорил он, культура – это мастерская.
О своей позиции, сформировавшейся, по его словам, ещё в 1952 году, ГП в 1980 году вспоминал так:
«…К лету 1952 года у меня сформировалась идеология, очень близкая к той, которую потом через два десятилетия сформулировали братья Стругацкие, а именно: я представлял себя прогрессором в этом мире. Я считал (в тогдашних терминах), что Октябрьская революция начала огромную серию социальных экспериментов по переустройству мира, экспериментов, которые влекут за собой страдания для миллионов людей, может быть, их гибель, вообще перестройку всех социальных структур… Но тогда я относился к происходящему как к естественноисторическому процессу, в который я вовлечён. И, определяя для себя, чем же, собственно говоря, можно здесь заниматься, я отвечал на этот вопрос – опять-таки для себя – очень резко: только логикой и методологией. И в этом был ключ к дальнейшему развитию».[17]
Не исключено, что выбор логики и методологии в качестве дела своей жизни сформировался у Георгия Щедровицкого под влиянием его старшего (на 7 лет) товарища – Александра Зиновьева, вокруг которого на философском факультете МГУ в 1952–1957 годах собирался немногочисленный Московский логический кружок (кроме Зиновьева и Щедровицкого в ядро Кружка входили Борис Грушин и Мераб Мамардашвили, периодически же посещали многие студенты).
Под идею создания вначале новой, «содержательно-генетической» логики, а потом – методологии мышления и деятельности, ГП в течение нескольких десятков лет интенсивной интеллектуальной и организационной работы удалось привлечь несколько сотен, если не тысяч, убеждённых сторонников (противников, конечно, тоже хватает). В особенности, когда в начале 80-х годов силами ММК начали в массовом порядке проводиться Организационно-деятельностные игры.
«И я был тогда твердо убежден, что путь к дальнейшему развитию России и людей России идет прежде всего через восстановление, или воссоздание культуры – новой культуры, ибо я понимал, что восстановление прежней культуры невозможно. Именно тогда, в 1952 году, я сформулировал для себя основной принцип, который определял всю дальнейшую мою жизнь и работу: для того, чтобы Россия могла занять свое место в мире, нужно восстановить интеллигенцию России.
Смысл своей работы я видел в том, чтобы всячески, по всем линиям, во всех возможных формах способствовать восстановлению интеллигенции. И я для себя решил, что остальное, включая вариации, коллизии социально-политической жизни, никогда не должно меня интересовать и я никогда не должен выходить на уровень прямого участия в этом, что назначение и смысл моей работы, в том числе и как философа, как социального мыслителя, как логика и методолога, состоят лишь в развитии средств, методов, способов, форм мышления и что жизнь моя и работа должны заключаться в том, чтобы выискивать людей, способных осуществлять эту работу, и создавать условия для их жизни, для их развития».[18]
Не лишним, думаю, будет уточнить, как Щедровицкий понимал развитие (обратите внимание, это сказано в 1989 году):
«Я вообще думаю, что человек развивается лишь в той мере, в какой он борется с социальными организационными условиями своей жизни и поднимается до того, когда он может их победить. А если этого нет, и в этом смысле нет ситуации безысходности, то мне кажется, что человек не развивается. Точно так же, как мы начинаем передвигать ногами лишь когда начинаем падать… Социальные условия будут все больше ужесточаться, а люди должны развиваться и усиливать себя быстрее, чем ужесточаются условия».
Идея Развития занимает центральное место в Методологическом движении, обсуждалась и отрабатывалась в сотнях ОДИ и подобных им мероприятий. Аллегорией её служит кентавр («кентавр-система»), а суть – в особой связке естественного процесса истории и искусственно-технической трансформации культуры, посредством которой исторический процесс ускоряется или модифицируется. Нетрудно заметить здесь философски углубленную и методологически проработанную идею Прогрессорства, которая, кстати, время от времени упоминалась на Играх. Возможно, если бы АБС не постарались дискредитировать собственную, выдвинутую на раннем этапе творчества идею, она бы упоминалась участниками ОДИ чаще и уверенней.
Если АБС только мечтали о Высокой Теории Воспитания, которая изменит человека и общество, то ГП в существенной мере создал Методологию, дающую возможность изменять и развивать «мышление, а следовательно – весь мир». Причем он готов был обсуждать и вовлекать в неё не только профессиональную интеллигенцию, но и «дядю Васю», а в особенности – управленцев самого разного уровня и области деятельности: от директоров рыбозаводов и сотрудников Белоярской АЭС до чиновников министерств и ведомств. Более того, именно люди, принимающие решения, и были ему особенно интересны, он считал, что «оргуправленцы и в нашем обществе, и в любом другом – это цвет нации»[19].
Аркадий и Борис Стругацкие, безусловно, были, и, наверное, в какой-то мере остаются, кумирами и гуру нескольких поколений интеллигенции. В одном из интервью Борису Стругацкому задали вопрос: «Трудно ли быть богом?». «Не знаю, – ответил он. – Я никогда им не был». Какое-то время спустя его спросили ещё раз: «Как, по-вашему, трудно всё-таки быть богом?». Последовал ответ: «Трудно исполнять его обязанности».
Смогли ли братья Стругацкие исполнить свои обязанности – пусть каждый решает сам.
[1] Большее число экранизаций – шесть – из советской литературы до сих пор выдержал только роман «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова. Попытки советской экранизации ТББ начались еще в 70-х годах. Борис Стругацкий вспоминал про 1977-1978 годы, когда среди прочего братья работали над сценарием по ТББ: «очередной бесперспективный вариант для очередного малоперспективного режиссера».
[2] Нелишним, наверное, будет уточнить, что под «диссидентами» БНС имел в виду не профессиональных диссидентов-антисоветчиков, с которыми АБС мало или практически не контактировали, но вообще всех «инакомыслящих»: «…недовольных советской властью, замордованных советской идеологией, ненавидящих советское начальство. Таких было – миллионы. Подавляющее большинство из них просто ворчало по кухням и травило анекдоты про Лёлика, но кто-то как-то пытался «шевелиться». Писались письма к начальству с протестами против отдельных эксцессов… С многими и многими несогласными я был, разумеется, знаком, это были мои добрые друзья, честнейшие и милейшие люди, как правило, писатели, ученые, преподаватели» // Интервью февраль 2012. OFF-LINE интервью с Борисом Стругацким (1998 – 2012).
[3] Здесь и далее цитаты по «Братья Стругацкие. Комментарии к пройденному» // Библиотека сайта «Вселенная Братьев Стругацких».
[4] Вопрос, который стараются избегать как герои, так и авторы. «Самый дурацкий вопрос — это “зачем”. Зачем солнце восходит на востоке?..» («Стажёры», 1962). Более того, АБС освобождение от вопросов и объяснений «почему» и «зачем» даже ставят себе в заслугу, утверждая это как свой авторский подход и стиль. Борис Стругацкий вспоминал об этом так: «мы ощутили всю сладость и волшебную силу отказа от объяснений. Любых объяснений – научно-фантастических, логических, чисто научных или даже псевдонаучных».
[5] В позднем романе «Волны гасят ветер» главный герой также опасается стать «дезертиром», однако, успешно справляется с этих страхом и таки «дезертирует».
[6] В состав которых, очевидно, входит далеко не всё население страны, а лишь та часть, которую в СССР называли «прослойкой». Фактически БНС тут обвиняет Сталина только в том, что он не оправдал надежд интеллигенции.
[7] Спустя тридцать лет БНС так характеризовал главного героя повести «Град обречённый» (1975) Андрея Воронина: «…легко и естественно этот комсомолец-сталинец становится сначала добрым приятелем, а потом и боевым соратником отпетого нациста-гитлеровца, – как много обнаруживается общего в этих, казалось бы, идеологических антагонистах». Кто же в состоянии противостоять русскому и немецкому «фашизму»? У кого от «фашизма» иммунитет? Это «наш Изя Кацман – откровенный еврей, более того, еврей демонстративно вызывающий, один из главных героев, причем постоянно, как мальчишку, поучающий главного героя, русского, и даже не просто поучающий, а вдобавок еще регулярно побеждающий его во всех идеологических столкновениях» [Комментарии]. Впрочем, по словам БНС, Изя таки сговорился с фашистом Гейгером насчёт молчания о Главной Тайне Города [Интервью март 2003]. Примечательно, что прототип Кацмана «прошёл свои круги» и эмигрировал в Израиль.
[8] Между прочим, почему братья по плоти (они же инопланетяне), а не по духу или разуму?
[9] КОМКОН-2 – Комиссия по контролю научных достижений, «организация, ответственная за безопасность земной цивилизации в целом». Своего рода КГБ светлого коммунистического общества.
[10] Примерно так же к этому с опозданием отнесся отдел пропаганды и агитации ЦК КПСС, назвав фашизм в ТББ «необыкновенным фашизмом».
[11] Аналог которой, крайне утрированный, физиологически тошнотворный и гадкий, очевидно, стремился представить в экранизации ТББ Алексей Герман.
[12] Сама собой напрашивается параллель с «ускорением», которое затеяли партийные «прогрессоры» из ЦК КПСС во главе с М.С. Горбачёвым. Ускорение, как известно, переросло в Перестройку, которую Александр Зиновьев метко назвал «Катастройкой», и закончилось крахом советского коммунизма и СССР.
[13] В «Волнах…» АБС играют с библейскими сюжетами, как в «Улитке…» они играли с русским фольклором. Такова, например, сцена с Горбовским, который встает практически со смертного одра и выходит из темной комнаты подобно тому, как воскресший Лазарь в развивающихся покровах вышел из могильной пещеры. Майя – аллюзия на Марию. И т.д.
[14] Учитывая, как часто этого героя все называют «дураком», да и некоторые особенности его поведения, тут лучше бы подошло имя «Иван».
[15] Странное представление, что в храм люди ходят, как в магазин или в театр, для потребления (чего?).
[16] Для примера – позиция знаменитого писателя (который в остальном, по словам своей любовницы, «кобель, пьяница, неряха, скандалист, подонок») Виктора Банева из «Гадких лебедей»: «Ну-ну, сказал себе Виктор предостерегающе. Это же враг, мерзавец. Он же актёр, он же тебя покупает за ломанный грошик… Это же чиновник, не забывай. У него по определению не может быть идейных соображений – начальство приказало, вот он и работает на компот. Прикажут ему защищать мокрецов – будет защищать. Знаю я эту сволочь, видывал…».
[17] Щедровицкий Г.П. Я всегда был идеалистом… М., 2001. С. 288.
[18] Там же. С. 301.
[19] Щедровицкий Г.П. Методология и философия организационно-управленческой деятельности: основные понятия и принципы (курс лекций) // Из архива Г.П. Щедровицкого. Т. 5. С. 19.
Редакционный комментарий
Статья философа, методолога Владимира Никитаева о творчестве братьев Стругацких и об их концепции «прогрессорства» содержит множество интереснейших наблюдений. Например, автор очень точно отмечает двойственное отношение писателей к самой сути «прогрессорства», которая определена желанием подтянуть отсталые народы до народов передовых. Не уверен, что поздние Стругацкие верили в то, что все люди предназначены быть «богами», и что, соответственно, все народы рано или поздно будут жить при коммунизме.
Тем не менее жаль, что автор, отмечая присутствие в повести «Волны гасят ветер» образа «пропасти во ржи», не находит того же самого образа в других произведениях братьев, в частности, в ранней редакции «Улитки на склоне» – повести «Беспокойство». Такой «пропастью во ржи» герой Стругацких, космолетчик Горбовский, называет Лес – порождение цивилизации матриархата. Позднее, в «Комментариях к пройденному» Борис Стругацкий еще раз вспомнит о той же роковой пропасти:
««Горбовскому страшно. Горбовский понимает, что добром такая ситуация кончиться не может, что рано или поздно человечество напорется в Космосе на некую скрытую угрозу, которую представить себе сейчас даже не может, и тогда человечество ожидает шок, человечество ожидает стыд, смерти и все такое… И вот Горбовский, пользуясь своим сверхъестественным чутьем на необычайность, таскается с планеты на планету и ищет странное. Что — он сам не знает. Вот эта Пандора, которую земляне осваивают уже несколько десятков лет, кажется ему средоточием каких-то угроз, он сам не знает каких. Но он сидит здесь для того, чтобы оказаться на месте в тот момент, когда что-то произойдет. Сидит для того, чтобы помешать людям совершать поступки опрометчивые, торопливые…».».
При этом и Стругацкие, и Сэлинджер прекрасно понимают сексуальный подтекст всех этих «ржаных» отсылок к стихотворению Бернса: в повести американского писателя сама эта «пропасть», вставленная переводчиком в русский вариант названия книги «Ловец во ржи», олицетворяет ничто иное, как половое созревание, от которого герой подсознательно и хочет спасти детей, тем самым предохраняя их невинность. Стругацкие намекают на то, что пробужденное сексуальное воображение (тем же «слегом» из «Хищных вещей века») влечет «невоспитанных» людей в ту самую пропасть, футуристическую предопределенность которой Горбовский понял на планете Пандора.
Обсуждение
Об авторе: Владимир Никитаев
Пишите нам свое мнение о прочитанном материале. Во избежание конфликтов offtopic все сообщения от читателей проходят обязательную премодерацию. Наиболее интересные и продвигающие комментарии будут опубликованы здесь. Приветствуется аргументированная критика. Сообщения: «Дурак!» – «Сам дурак!» к публикации не допускаются.
Без модерации вы можете комментировать в нашем Телеграм-канале, а также в сообществе Русская Истина в ВК. Добро пожаловать!
Также Вы можете присылать нам свое развернутое мнение в виде статьи или поста в блоге.
Чувствуете в себе силы, мысль бьет ключом? Становитесь нашим автором!
Прежде сего, я анализировал не всё творчество АБС, а только то, что, как говорится, снискало им славу, что произвело наибольшее влияние на массовое сознание советской интеллигенции. “Беспокойство” явно не относится к таким произведениям, будучи исходно и оставшись навсегда маргинальным для их творчества. Маргинальным в буквальном смысле. Братья отказались от этого варианта «Улитки» примерно так же, как отказались от идеи прогрессорства, или даже еще более жестко, то есть хотя и не выбросили в корзинку (судя по всему, они практически ничего не выбрасывали), но отложили попытку публикации до неизвестно каких времен. По-существу, «Беспокойство» они заменили таким состоянием и произведением, лучшее название которого, на мой взгляд, «Абсурд». «Замок» Кафки (под впечатлением которого они находились в то время) переписанный под советскую действительность, как АБС ее воспринимали и переживали. Разумеется, этот комментарий не заменяет содержательный анализ “Беспокойства” и его места в творчестве АБС как таковом.